На мягких колесах

Дмитрий М. Эпштейн

1963 год. Париж. Американец ставит опыты над человеческим сознанием. Сознание для опытов предоставляет австралиец. Науку эти эксперименты не обогатили – зато обогатили музыку и литературу. В перекрестье сотрудничества Уильяма Берроуза и Дэвида Аллена возникли роман “Мягкая машина” и ансамбль Soft Machine, ставшие ярким воплощением нового явления – психоделии.

В Париж обоих мастеров позвала вольная атмосфера города – уж Аллена так наверняка. Жизнь в стране, коренное население которой старательно изничтожалось, была его творческой натуре не по нутру, вот Дэвид и рванул на свежий воздух и прибыл на берега Сены точнехонько тогда, когда принадлежавший мадам Рашу отель под названием “Beat” приютил под своей крышей таких же, как Аллен, беглецов вроде Керуака и Гинзберга. Погружение в бит и джаз привело гостя в порядок, и австралиец решил продолжить свое путешествие к новым горизонтам и отправился в Англию – причем в тогда еще не свингующем Лондоне он не задержался, найдя творческое прибежище в городке Кентербери, со времен Чосера отмеченном печатью богемности.

Артистическая жизнь Кентербери вращалсь также вокруг гостиницы, “Wellington House”, владели которой радиоведущая Хонор Уайатт и ее муж психолог Джордж Эллидж. С их пятнадцатилетним сыном Робертом Дэвид быстро нашел общий язык, несмотря на некоторую разницу в возрасте. Неудивительно, ибо Роберт был чрезвычайно талантлив – он отлично рисовал и играл на фортепьяно и в то время, как большинство подростков увлекалось музыкой в стиле скиффл, Уайатта и его школьных друзей Хью Хоппера и Майка Рэтледжа занимали более сложные формы – от классики до джаза и авангарда. А Аллен привез с собой превосходную коллекцию пластинок, так что маленькая компания все свободное время проводила вместе, экспериментируя со звукомыми эффектами, в результате чего на свет появилось совершенно новое звучание, получившее название кентерберийского.

Поначалу, впрочем, приятели пытались держаться в джазовых рамках, однако после четырех концертов в одном из столичных клубов квартет – Уайатт на барабанах, Рэтледж на пианино, Хоппер на басу, Аллен на гитаре – был освистан за подражание Оскару Питерсону, и это расстроило Дэвида настолько, что он отбыл на Майорку, где влился в сообщество поэтов под предводительством Роберта Грейвза. Ненадолго, правда, – до прибытия на остров паренька по имени Кевин Эйерс, притащившего с собой свежие пластинки, The Beatles и The Yardbirds. Новая музыка впечатлила австралийца, и он понял, что играть поп-музыку может быть занятием весьма прибыльным, – только вот рок-н-ролл Аллен ненавидел всеми фибрами души. Как и Рэтледж – но рок их интересовал скорее в качестве феномена социального, нежели музыкального, поскольку под поп-соусом можно было заварить нечто свое, ведь границ нового явления еще никто не очертил.

Рок кентерберийского розлива впервые прозвучал в 1965 году в исполнении команды The Wilde Flowers, исповедовавшей политику открытых дверей, – Эйерс, Хоппер и Уайатт то приходили, то уходили, чтобы потусоваться за границей с Алленом, иногда притаскивая его с собой, так что постоянного состава у группы не было, пока Дэвид не убедил залетевшего в Лондон владельца одного из американских ночных клубов приобрести музыкантам нормальные инструменты и аппаратуру. Тут-то уже пришлось определяться, и в коллектив, переименованный в Mr Head, вошли Аллен, Айерс, Уайатт и гитарист Ларри Нолан. Ансамбль с непривычным звучанием заставил прессу и антрепренеров обратить на себя внимание, а посему в 1966-м парни решили сменить название на нечто более примечательное – Soft Machine подходило как нельзя лучше. Предложил его, как ни странно, Рэтледж, очень кстати завершивший учебу в Оксфорде, – Нолан все равно куда-то запропастился.

А вот Кевин оказался для провинциалов настоящей находкой – он был знаком с Часом Чендлером, только-только покинувшим The Animals, чтобы заняться менеджментов, и с радостью подписавший с кентерберийцами договор. Час ничем не рисковал, так как видел, какой популярностью пользовались исполнявшие столь же сложную музыку Pink Floyd, к тому же, у него на руках имелся совершенно козырной артист – Джими Хендрикс. Так что, Machine без особых помех выступали и репетировали – только вот перенести свой запал на пластинку все никак не могли, и их первый сингл “Love Makes Sweet Music” с треском провалился. Публика не оценила ни очень даже приятную мелодию Эйерса, ни пронзительно-высокий голос Уайатта – в конце концов втиснуть в жалкие три минуты то, что на сцене могло длиться бесконечно, просто нереально. И соответственно, нереально было рассчитывать на коммерческий успех.

Не сказать, чтобы Soft Machine особенно к нему стремились, – они предпочитали заниматься дальнейшими экспериментами на грани популярной музыки и авангарда и находили финансовую подпитку в спонсорстве. Лето 1967 года команда, договорившись с небольшой авиакомпанией, провела на юге Франции – тамошняя публика оказала группе весьма теплый прием. Совершенно, кстати, необъяснимо – однако, следует полагать, что-то в музыке ансамбля было, если концерт на городской площади Сен-Тропе, состоявший из часовой продолжительности версии “We Did It Again”, посетили Годар, Делон и Бардо. Франция лежала у ног кентерберийцев, хотя довольны они собой не были. Точнее, собой не был доволен Аллен, который чувствовал, насколько уступает друзьям по части мастерства, а они не были довольны им – Роберт даже как-то раз ляпнул, что ему, мол, стыдно выходить на одну сцену с Дэвидом. Неудобная ситуация разрешилась довольно неожиданно: австралийца не пустили обратно в Англию на основании истечения срока действия визы.

Печалился Аллен недолго – вскоре он собрал новый безумный проект, Gong. Machine же в отсутствие гитариста-битника получили возможность играть музыку предельно свободной формы. Пение Уайатта своими восточными и боповыми оборотами напоминало трубу Майлза Дэвиса, увлекшийся суфизмом Эйерс топил барабаны Роберта в гудении своего баса, а Рэтледж накрывал все это хриплыми органными волнами. Их произведения завораживали, что почувствовали даже американцы – в апреле 1968-го троица удостоила гастролями Штаты, где свела знакомство с человеком, продюсировавшим дебютный альбом Velvet Undeground, и решила доверить ему работу над своей пластинкой. Толку из этого не вышло – вот почему программа “Soft Machine” не вышла на родине музыкантов, – но даже некачественный звук не испортил привлекательности произведений, записанных, между прочим, всего за четыре дня, когда выдался перерыв в совместном с The Jimi Hendrix Experience турне.

Тур получился изматывающим – особенно для Кевина, который, как назло, бросил пить и курить и питался исключительно макробиотическими продуктами, и Хью Хоппера, исполнявшего обязанности технического ассистента ансамбля. Кончилось все тем, что Эйерс подарил свой инструмент бас-гитаристу Хендрикса Митчу Митчеллу и улетел на Ибицу, тем самым положив конец первой фазе существования Soft Machine (но не собственному творчеству).

Пока Роберт взвешивал возможность сольной карьеры, у него перед носом помахали контрактом, обязывавшим музыкантов озаботиться новой пластинкой. Выбора у них не оставалось – Уайатт и Рэтледж зачислили Хью на довольствие в качестве временного члена команды и, объявив коллектив “официальным оркестром колледжа патафизики”, трио сотворило “Soft Machine Volume 2”, классический альбом кентерберийского рока. Патафизику ребята подцепили у Аллена, трактовавшего этот термин как “сотворение духовного манифеста в абсурдной форме, рассмотрение серьезной темы в абсурдистской структуре”, – чертовски точному определение музыки ансамбля не хватает только одного элемента: “английскости” сочинений трио. Этой вот характеристике в большой мере способствовал Хоппер, автор одной из красивейших песен на пластинке “Dedicated To You But You Weren’t Listening”, вобравшей в себя свойственную английской литературе абсурдность на всех уровнях. Однако на какой уровень поместить группу, не знал никто – фирма грамзаписи так до конца и не поняла, с джазовым или роковым коллективом она имеет дело.

В пользу джаза, на первый взгляд, свидетельствовало отсутствие пауз между композициями – хотя это был хитрый сценический маневр, не позволявший публике освистать музыкантов. Правда, в 1970-м надобности в таком трюке уже не было, ибо популярность трио достигла неимоверных пределов, свидетельством чему может служить приглашение сыграть в “Альберт-холле”. Как раз накануне столь знаменательного события Soft Machine подарили поклонникам свою третью работу, названную просто “Third”, предельно джазовую, с участием саксофониста Элтона Дина, и по большей части инструментальную. Двойной альбом состоял всего из четырех затяжных композиций – по одной на сторону, – среди которых выделялась уайаттовская “Moon In June”, сыгранная автором практически в одиночку. Выделялась в лучшую сторону, мелодичную.

Роберт постепенно отдалялся от коллег, чувствуя себя скованным рамками заумности, и выход вслед за “Third” сольной программы Уайатта “End Of An Ear” повлек за собой его увольнение. Лидера выжили, словно в глупой сказке, мотивируя это творческими разногласиями, а также тем, что барабанщик завел привычку исчезать со сцены, если ему не нравилось развитие импровизации. Импульсивность сослужила Роберту дурную службу – уход из ансамбля он переживает до сих пор, по его словам, тяжелее даже, чем паралич нижней части тела, наступивший после несчастного случая в 1973 году.

После третьего альбома и ухода Уайатта привлекательность Soft Machine резко упала – настолько, что в 1973-м, после еще трех дисков – “4”, “5” и “Six Album” – коллектив покинул Хоппер, которого для спасения положения заменили джазовым гитаристом Алланом Холдсуортом. Не помогло – в 1975-м, когда вышла программа “Bundles”, Аллана в составе уже не было, а на момент издания пластинки 1976-го “Softs” группу покинул и последний из основателей, Рэтледж. Последний же концерт состоялся в декабре 1978 года – разумеется, вторичный состав, более роковый по сравнению с предыдущими, угас бесславно. Его попытались реанимировать в 1981-м, призвав Холдсуорта, выпустив альбом “Land Of Cockayne” и съездив на гастроли. Только старые поклонники переключились на сольные работы участников классического коллектива. “Мягкая машина” укатила навсегда.

Leave a Reply

Your email address will not be published. Required fields are marked *