Дмитрий М. Эпштейн
Вы знаете, в чем разница между алмазом и брильянтом? Все очень просто: брильянт – это тот же алмаз, только обработанный. А Сид Барретт никакой “огранке” никогда не подвергался, так что переводить название самой монументальной композиции Pink Floyd следует как “Сияй, Безумный Алмаз”. Не брильянт.
Сейчас полуслепой Роджер Барретт, известный всему миру как Сид, мирно доживает свой век в предместьях Кембриджа, и родственники тщательно оберегают пожилого диабетика от немалого числа пилигримов, стремящихся увидеть этого полного лысоватого человека и отыскать в его лице черты своего кумира. Там же, в Кембридже, 6 января 1946 года Роджер и появился на свет. Возможно, не подари отец одиннадцатилетнему мальчику гавайскую гитару, мир получил бы гениального художника, но что случилось – то случилось: гитара сначала означала возможность подражать кумирам, игравшим в стиле “скиффл”, а потом на Британию свалился и рок-н-ролл. Впрочем, к 1961-му, когда у Барретта появились электрогитара, собственная группа, подружка и полюбившееся всем окружающим прозвище Сид, рок-волна уже схлынула, чтобы два года спустя хлынуть из Ливерпуля.
Под впечатлением от успеха The Beatles Сид начал сочинять – не то чтобы это были песни как таковые, скорее – просто наброски, вдохновленные стишками Эдварда Лира и излияниями черных блюзменов. Так или иначе, с публикой менявшие названия команды Барретта, песнями лидера не делились – уж больно он стеснялся. Причем это становилось дилеммой: музыка или живопись. Ну, музыка – это так баловство, не правда ли? Посему в ноябре 1963 года вместо концерта Великолепной Четверки Сид отправился на собеседование в местную школу искусств. Однако от судьбы не сбежишь – в стенах ВУЗа пареньку повстречался старый приятель по имени Роджер Уотерс, который давно положил на свой Политех, – музыка доставляла ему несравненно большее удовольствие.
По дружбе Роджер пригласил Сида в свою группу, чтобы тот своими фантазиями расцветил уотерсовские произведения, а заодно и поиграл на гитаре на пару с Бобом Клоузом, так как сам Уотерс предпочитал бас. За барабанами уверенно сидел студент-архитектор Ник Мейсон, и с приходом в 1965 году отличного органиста Рика Райта все поняли: группа будет, группе – цвесть. А название? А что название? Из имен американцев Пинка Андерсона и Флойда Каунсила было составлено загадочное The Pink Floyd.
Как раз в это время несколько друзей детства Сида – в том числе и подающий надежды художник Сторм Торгесон – перебрались в Лондон и повадились находить источник вдохновения в жидком LSD; в один из галлюциногенных “полетов” они захватили и Барретта. И открылось ему величие Вселенной, объяснение которому Сид стал искать в Малом астрономическом атласе. В 1966-м его впечатления, перемешанные с любовью к фантастическим комиксам, воплотились в монументальную композицию “Astronomy Domine”. К этому моменту Pink Floyd тоже осели в столице и приступили к выступлениям в знаменитых клубах “Marquee” и “UFO”, где частенько происходили вдохновленные посиделки, именуемые хэппенингами. На одном из них в голову двадцатилетнему кинематографисту Питеру Уайтхеду и пришла в голову идея использовать музыку команды во взлелеянном им фильме, названном по стихотворению Аллена Гинзберга “Tonite Let’s All Make Love In London”. Идея себя оправдала, так как только музыка спасает картину от забвения и по сей день.
Картина довольно точно отразила музыкальное “дно” свингующего Лондона, весь его кумар и задор. А Сид двинул еще дальше – он решил сочинить звуковую дорожку к собственным видениям и, оттолкнувшись о напетой ему подружкой песни из альбома группы Love, взгромоздил психоделическую стену “Interstellar Overdrive”, вокруг которой и вертелось все шоу Floyd – причем списать происхождение инструментальной зарисовки на влияние The Beatles никак нельзя: поворотная песня “Rain” увидела свет несколько позже. А вот что действительно отразилось на мировосприятии Барретта, так это прослушанный им в “Альберт-холле” “Мессия” Генделя – прослушанный в кислотном “полете”. Классика подвигла юношу на использование новоизобретенные гитарные эффекты, расцвечивавшие звук неимоверно. Что касается иного полета – полета мысли, то тут вот Сиду требовался якорь, дабы удержать музыку на грешной Земле. Якорь носил фамилию Уотерс.
Практически все песни Floyd, записанные с Сидом, были написаны за полгода до января 1967-го, когда группа отправилась в студию и “нарезала” несколько композиций. Барретт творил безудержно – будто чувствовал, что ему отмерено очень мало времени. Подстегивая воображение травой, он сочинял и шлифовал каждую строчку, каждый звук, рожденные из увиденного и услышанного. Узнав от своей матери о том, что по всему Кембриджу исчезает вывешенное для просушки женское белье, Сид развил мысль в !!!”Arnold Layne”, песню о трансвестите, маленькую, простенькую – и отнявшую три недели доведения до совершенства. Почему так долго? Потому что, по мнению автора, это должен был быть поп-сингл, да и Floyd виделись артисту как поп-звезды в первую очередь и как музыканты – во вторую.
Результат простерся до двадцать первого места в хит-параде и до сегодняшнего дня во времени. Влияние невинной с виду песенки оказалось просто невероятным. Писавший тексты для Cream Питер Браун честно признавался: “Без “Arnold Layne” не было бы “White Room”. Впрочем, морализаторы с Би-Би-Си песню в эфир не выпустили – как и упоминавшую тот же вид фетишизма “Dedicated Follower Of Fashion” The Kinks.
За песней последовал первый альбом, “The Piper At The Gates Of Dawn”, записанный на Эбби-роуд, – не только там же, но и в то же время, что и битловский “Sgt. Pepper”. В некотором роде символично – все-таки обе пластинки были революционными. Но если темы песен The Beatles касались дел земных, фантазия Барретта носила Pink Floyd по мирам сказочным и мистическим, почерпывая образы то у Толкина, то в китайской Книге Перемен “И-Цзинь”. Работа над диском началась в марте 1967-го под полным контролем Сида, с которым творилось что-то странное – он все больше уходил в себя и общаться к концу процесса с ним было просто невозможно. То есть о наркотиках знали все, но связанная с ними опасность до поры до времени никем не осознавалась. В том числе и соседями по студии: 21 марта группу допустили в святая святых – туда, где The Beatles микшировали песню “Lovely Rita”. Floyd от уважения онемели, хотя Маккартни и сделал им ручкой, отпустив пару комплиментов тому, что слышал, проходя по корридору. Леннон же в этот день сослепу спутал пузырьки и вместо предписанных ему таблеток нажрался LSD – так что “наследники престола”, каковыми их считал Макка, были “благословлены” сразу обоими гениями.
Сид по таланту не уступал ни Джону, ни Полу, а после оказанного “Piper” теплого приема он тоже стал звездой. К чему, возможно, и не стремился, так как внешний мир для него был не более чем продолжением снов и галлюцинаций. И когда Сида попросили написать песню для майского хэппенинга, он просто огляделся и увидел шестнадцатилетнюю Эмили Кеннет, прозванную “психоделической школьницей”. Так мир услышал новый хит, “See Emily Play”. Но для Барретта это была последнее четко продуманное произведение – у Сида началась шизофрения, он даже не узнал заглянувшего в студию своего старого дружка, в прошлом манекенщика, а ныне гитариста Дэвида Гилмора. Нельзя сказать, чтобы парень не знал, что с ним творится, – он просто не мог остановиться. Да и хотел ли?
Гилмор пригодился в октябре для помощи в записи второго альбома, “Saucerful Of Secrets”. Сиду было почти все равно – особенно после того, как парочка синглов с треском провалилась. Это вот “все равно” во всей красе проявилось во время гастролей по Штатам: Барретт толком не играл и даже на телешоу не утруждал себя ни ответами на вопросы ведущего, ни открыванием рта под фонограмму. А шоу были суперпопулярными…
Друзья отправили Сида к известному психиатру – тот признал юношу неизлечимым, других попыток не предпринимали, убоявшись того, что Барретта упекут в психушку. Сид стал разговаривать загадками, на одном из концертов он непрестанно брал только одну ноту, а то и вовсе повадился исчезать – в последнем случае поначалу вызывали Дэйва О’Листа из The Nice. А к Рождеству в штат Floyd на постоянной основе был зачислен Гилмор.
Квинтет долго не продержался. Все и так понимали, что “Saucerful” будет не совсем альбомом, а скорее сборником остатков былого блеска, но с Сидом работа не шла – и все тут. При всем своем нежном отношении к приятелю Роджер Уотерс не выдержал и попросил Барретта в студию не являться. А записывали-то песни Барретта!
Он сидел в противоположном от коллег конце студии и ждал, сжимая гитару, когда его позовут. Не позвали. Тогда Сид почти перестал покидать свою квартиру, окончательно расставшись с реальностью. Когда к нему заглянул обеспокоенный Торгесон – он уже стал великолепным дизайнером, основал художественное общество Hypgnosis и оформляет все обложки дисков Floyd и поныне, – Барретт уже бесповоротно пересек границу потустороннего мира. Официально об уходе Сида из группы было объявлено 6 апреля 1968 года. Pink Floyd продолжили свой невероятный взлет – но это уже совсем другая история, менее печальная.
Барретт же, казалось, слегка встрепенулся и сбросил оцепенение. Он начал работать над сольным альбомом, но на сей раз его сознание затмили транквилизаторы – и снова на подмогу пришел Гилмор, без которого диск “The Madcap Laughs” (“Смех безумца” – подходящее название, а?) вряд ли вышел бы. Но в январе 1970-го пластинка появилась на прилавках, снискав хорошие рецензии, так что под руководством Дэвида Сид приступил к продолжению. Поклонники услышали “Barrett” в ноябре – в это время артист уже жил в родительском доме в Кембридже, пытаясь отвязаться от музыки. Последней попыткой стала группа Stars, отыгравшая всего два концерта и приказавшая долго жить.
После этого Сида Барретта почти не видели – разве что в Кембридже. Правда в 1974 году, когда Floyd мучились с записью альбома “Wish You Were Here”, в студии на Эбби-роуд появился полноватый человек с бритой головой. Его хотели выгнать – но он ушел сам. И все же музыканты узнали в нем того, кому посвятили свою самую кристально-чистую композицию “Shine On, You Crazy Diamond” – “Сияй, Безумный Алмаз”. “Вспомни, когда ты был юн, ты сверкал подобно солнцу, а теперь взгляд твоих глаз подобен черным дырам – так сияй, Безумный Алмаз!”
