Дмитрий М. Эпштейн
Постоянные изменения лишают человека одной из самых важных в жизни способностей – способности удивляться новому. И потому, наверное, лучше измениться один раз – но так… Так, например, как Дэвид Силвиан, мальчик-колокольчик, переродившийся в профессора авангарда.
Соотнести сложную музыку, творимую Силвианом в последние двадцать лет с образом томного кумира девочек-подростков практически невозможно. Похоже, именно в этой невозможности и кроется ключ к пониманию искусства Дэвида. К пониманию неудобства, ощущаемого заключенным в жесткие творческие рамки артистом.
Впервые подобное неудобство Дэвид Батт – тогда еще не Силвиан – ощутил в детстве: тонкая натура, он не мог существовать в грубом мирке семьи, глава которой занимался изведением крыс. Оттого-то и нет ничего странного в том, что отдушиной для мальчика и его младшего брата стала музыка, – удивительно лишь то, откуда у детей неотесанного работяги взялся музыкальный талант. Когда в доме наконец появился проигрыватель и не нужно было приникать при звуках песен The Beatles к вечно барахлившему радио, Дэвид раздобыл себе гитару и принялся за дело – под перестук братца Стива. Еще одну родственную душу ребята обнаружили в школе – вероятно, не отбери бритоголовые хулиганы у Энтони Михаэлидес его фагот, знакомство в дружбу не переросло бы, однако не мысливший себя без низких нот Тони, утратив дуделку, обзавелся басом. И двумя приятелями.
В 1972 году в Лондоне царил глэм – незамысловатый рок-н-ролл, покрытый глазурью и мишурой, и стиль этот четырнадцатилетнему Дэвиду подходил как нельзя лучше, ибо, во-первых, не требовал большого исполнительского умения, а во-вторых, предлагал некую маску, за которой столь удобно было прятать свою ранимость. Только вот не все это ценили, и когда братья Батты и Михаэлидес, выбелив волосы и наведя марафет, явились на занятия, одноклассники не стали сдерживать собственные прекрасные порывы и дали волю кулакам. Что еще больше сплотило троицу, к концу школы осознавшую себя цельным коллективом, – об иной профессии молодые люди и не помышляли.
Одержимые стремлением вырваться из окружавшей их серости, они дни напролет репетировали песни Дэвида, однако для достижения желаемого звучания ансамблю сил не хватало, и годом позже, в 1975-м, он разросся до квинтета: за клавишные встал еще один школьный приятель, Ричард Барбьери, а лидер-гитарист Роб Дин пришел по объявлению. Тогда-то и появилось на свет название Japan, усмотренное на обложке туристического справочника по дороге на первый настоящий концерт.
Особого успеха ранние концерты группы не имели, ибо песни Дэвида были какими-то неоформившимися, но внешний вид… Облика музыкантов оказалось достаточно, чтобы знаменитый менеджер Саймон Напьер-Белл, незадолго до того занимавшийся делами Марка Болана, загорелся желанием заключить с Japan контракт. Проницательный Саймон быстро оценил ситуацию и предложил разбавить репертуар команды популярными произведениями. Нельзя сказать, чтобы это привлекло внимание фирм грамзаписи, но, на счастье ребят, в Лондоне открылось представительство немецкой компании Hansa. Поговаривают, что победителями устроенного ею конкурса талантов стали The Cure, только немцы убоялись содержания представленной ими песни “Killing An Arab”, и потому “в прицеле” оказались Japan. Накануне подписания договора Михаэлидес обернулся Миком Карном, Батт-старший стал Силвианом, а младший – Джансеном – явно под влиянием Джохансена и Силвейна из обладавших сходным имиджем New York Dolls. Правда, в отличие от Dolls, умевших повеселиться как в тесном кругу, так и на публике, Силвиан строго-настрого запретил коллегам быть забавными на сцене.
Собственно, веселиться не хотелось, поскольку в течение года ансамбль так и не выпустил ни одного диска – то что-то не нравилось продюсерам, то самим артистам, – в конце концов на руках у пятерки оказалась уйма материала, и вышедший в 1978-м альбом “Adolescent Sex” получился смазанным. Так или иначе, Напьер-Белл рьяно рекламировал своих подопечных, и уже накануне издания пластинки в фан-клубе Japan состояло тридцать тысяч девчонок. Впрочем, коммерческого результата это не принесло: и альбом, и предшествовавший ему сингл с песней Барбры Стрейзанд “Don’t Rain On My Parade” с треском провалились, так как ничего особенного собой не представляли, да и какой, к черту, глэм, когда вот уже полтора года бал в Англии правил панк? На гастролях команду освистали, во время выступлений на разогреве у Blue Oyster Cult – забросали бутылками, а в Штатах – и вовсе проигнорировали. Чего нельзя было сказать о Японии.
Возможно, все дело в названии, хотя не стоит исключать и изменения в музыке – изданный в конце все того же 1978 года диск “Obscure Alternatives” нес на себе отметину увлечения Дэвида и Ричарда электроникой, что в то время модной тенденцией не было, и посему коллектив начал влезать в долги. Идея Hansa свести Силвиана с популярным диско-продюсером Джиорджио Мородером себя не оправдала, и сингл “Life In Japan” не окупился, так что пусть программа 1980-го “Quiet Life” продавалась очень неплохо, компания серьезно задумалась о том, стоит ли овчинка выделки. Сомнения разрешились с переходом Japan на фирму Virgin, не упустившую из вида и укоротившиеся волосы музыкантов, и более элегантный грим, и влияние Эрика Сати на фортепианные партии Дэвида – все это позволяло отнести группу к зарождавшемуся жанру “нового романтизма” с предложенной им синтезаторной оторочкой поп-мелодий. И вправду, восхищенные альбомом “Gentlemen Take Polaroids” Duran Duran даже попросили Силвиана выступить в роли их продюсера. Чувствуя необходимость сосредоточиться, тот отказался.
И был прав – в 1981 году ремикс песни “Quiet Life” угодил в первую двадцатку хит-парада, и ребята вкусили популярности по полной программе – несколько неожиданно для самих себя. Еще неожиданнее было то, что, пользуясь моментом, записи группы начали одновременно выпускать и Virgin, и Hansa. Список успехов увеличивался, и уже никого не удивил “золотой” статус диска “Tin Drum” и очаровательной песни “Ghosts”. А тех, кто хорошо знал музыкантов, не удивил и распад коллектива именно в этот момент. Первым ушел Роб Дин – новый стиль не оставлял места для гитарных соло, а диктаторские замашки Силвиана – для коллег. На самом же деле друзья просто не понимали, в каком направлении движется лидер. Да и сам он не особо это понимал, осознавая лишь, что его новые наброски в русло коллективной работы не укладываются. Это, однако, не помешало Дэвиду уложить в свою постель подружку Мика Карна Юку. После чего пробовать свои силы в сольном творчестве, оставаясь членами одной команды, смысла не было, и Силвиан с огромным облегчением сбросил надоевшую ему маску красавца-романтика.
Импульсом, который придал его помыслам нужное направление, стало предложение принимавшего участие в записи “Gentlemen Take Polaroids” Рюичи Сакамото сочинить тексты к музыке для фильма “Веселого Рождества, мистер Лоуренс”. Отсюда и пророс первый альбом Дэвида “Brilliant Trees” – в работе над ним Силвиану помогали Сакамото, выпускник Can Хольгер Чукай, контрабасист Дэвид Томпсон, трубач Джон Хасселл – короче, не те, кого позвал бы человек, намеренный выпекать поп-песенки, но тут сказывалось влияние той самой подружки по имени Юка. И она была права – в 1984 году пластинка попала в “горячую” пятерку. Так уж вышло – на это никто не рассчитывал. Другие эксперименты Дэвида публика столь охотно не покупала – тем более, что только первый диск изданного в 1986-м альбома “Gone To Earth” содержал песни как таковые, а вторую его часть составили инструментальные пьесы с четко прорисованной гитарой шефа King Crimson Роберта Фриппа и слайдом Би Джей Коула, ну а созданная под впечатлением от творений Жана Кокто и выпущенная в 1987 году программа “Secrets Of The Beehive” нравилась в основном интеллектуалам, на хит-парады не ориентирующимся. Погрузившись в музыкальные опыты, ориентиры утратил и сам Силвиан – но не растерялся.
Несколько лет Дэвид просто-напросто посвятил сотрудничеству с друзьями, причем не только новыми – Сакамото, Фриппом и Чукаем, но и старыми: вместе с Карном он написал музыку к балету “The Stigma Of Childhood”, а затем, призвав Стива Дженсена и Ричарда Барбьери, организовал проект Rain Tree Crow. Как выяснилось, Силвиан давно уже сочинял музыку, которую мог бы исполнить с теми, с кем рос, – но не в рамках Japan. На Japan эта глубокая медитативная музыка и в самом деле не походила нисколько, зато помогла Дэвиду замкнуть некий жизненный круг, тем паче, что по завершении работы над пластинкой он женился – на Ингрид Чавез, прежде помогавшей Принсу и успешно оспорившей у Ленни Кравица авторство исполненной Мадонной песни “Justify My Love”. Семейной жизнью и объясняется то, что новый его альбом, “Dead Bees On A Cake”, поклонники услышали только в 1999-м, после чего, выпустив несколько дисков с ремиксами, Силвиан разорвал свой многолетний контракт с Virgin и снова погрузился в домашнюю атмосферу, в которой так хорошо задумываются новые проекты.
Похоже, затянувшаяся метаморфоза Дэвида Силвиана наконец завершилась, хотя обретенное в семье счастье и не устранило давшего изначальный толчок его творчеству неудобства. Наверное, преобразование этого неудобства в отличную музыку и есть самая главная метаморфоза – и вот ей-то конца не видно.
